Александр Дашевский: Наша выставка в галерее ГРАУНД Солянка это некоторое появление из петербургских нор такой очень маленькой, тайной институции под названием «Негосударственный Нерусский музей». Мы существуем уже четвёртый год в самом-самом центре города, на улице Белинского, где, собственно, кроме баров мы — единственное культурное учреждение. Мы специализируемся на коротких двухдневных выставках. И связано это с тем, что, во-первых, этого на самом деле хватает для выполнения наших задач, во-вторых, если продлевать выставки и делать их более доступными для какого-то условно массового зрителя, которого очень надо как-то привлечь, это означает бюджет, персонал и всё то, чем на самом деле мы не хотели бы заниматься. Мы мыслим себя как институцию, которая не масштабируется, она существует как такая вот маленькая самоорганизация, и сделать из неё, условно говоря, какой-нибудь культурный холдинг или большую организацию с большим штатным расписанием, нам кажется, что это невозможно. И в этом смысле выставка в ГРАУНД Солянке для нас вызов, потому что здесь мы как раз то самое масштабирование делаем, но считаем, что счастливо этого избегаем. Мы показываем те же самые маленькие проекты, просто их много.

Рубен Монахов: Вместо масштабирования занимаемся комбинаторикой.

АД: Ну такие, да, паттерны навиваем…

РМ: Наши выставки в Санкт-Петербурге совмещают в себе функции выставочного пространства и контактного зоопарка: у нас автор всегда присутствует на выставке, все два дня. Поэтому все гости, которые приходят посмотреть искусство, вынуждены смотреть на самого автора и имеют все шансы потыкать в него палочкой, задать ему вопросы, иногда даже получить ответы — если повезёт, конечно.

АД: Что важно — мы с самого начала задумывали НеНеМу как институцию для художников. И выставка, на которую пришло триста зрителей, и выставка, на которую пришло три зрителя, для нас абсолютно в этом смысле равны. Мы не ведём никакой коммерческой деятельности вообще, мы не пытаемся привлечь, не занимаемся никаким целенаправленным фандрайзингом и не пытаемся создать себе хорошее портфолио, чтобы нам легче было привлекать к себе внимание, финансы и всё остальное. Мы абсолютно в этом плане самодостаточные. Нас интересует прийти к автору, оказать ему должное внимание, которое, может быть, он недополучает, спросить про какие-то нужды, узнать, что бы он хотел показать, подумать про наше пространство и подумать, как и что мы можем там разместить, как можем сделать эту выставку, что я могу про это написать, рассказать и так далее, ну и собственно, провести это событие. То есть по-настоящему это даже не совсем формат выставки, это формат дружеской двухдневной вечеринки, но чуть более обязательной — ну то есть, это не просто кто-то там вваливается с бутылкой и словами «Эй, парни», а происходит монтаж, распечатывание текстов, изготовление афиш. Мы даже занимаемся небольшим пиаром и рассылками, но всё это строго силами двух людей и, в общем, без большого желания превратиться во что-то иное, более успешное с точки зрения культурной индустрии. Мы начали свою деятельность в 2019 г. как раз в тот момент, когда в Петербурге произошла некоторая большая пауза в культурной жизни: художники продолжают между собой встречаться, тусоваться по мастерским, совершать совместные поездки куда-то, но это никаким образом не меняет культурный ландшафт. То есть, художники продолжают вариться в собственном соку. У зрителей и тех, кто приезжает в город, создается ощущение, что здесь ничего не происходит, а здесь есть такая маленькая, странная андеграундная штука, за которой сложно следить, но туда легко попасть. Напоят чаем, и не только чаем, покажут, представят художника, расскажут, что было раньше, что будет потом, чем сердце успокоится… В общем, миссия наша скорее такая: поддерживать некоторую событийность, поддерживать художников нашим единственным ресурсом — вниманием.

РМ: Мы работаем с тем, что нам самим нравится и интересно. У нас нет никаких других критериев отбора и мотиваций, кроме нашего собственного интереса, что, в конечном итоге, делает это всё гораздо более азартным и увлекательным для зрителя. Плюс мы всегда стараемся с автором — ну это, по большей части, Сашина работа — стараемся с автором сделать так, чтобы проект, который делается в НеНеМу был уникальным, чтобы он был полностью именно под это пространство сделан. Мы активно используем всё пространство, какое у нас есть, вплоть до того, что у нас несколько выставочных залов. Я про площадь уже говорил, что у нас есть 26,7 кв. м. У нас при этом есть Большой или Колонный зал, есть Фонтанный зал имени Петра Белого и даже есть фойе. Ну, Фонтанный зал, как вы догадались, прячется в санузле, а фойе — в центральной части старого буфета, из которого вынута полочка, туда подведён свет, и там тоже экспонируется искусство. Мы начали заниматься этим в апреле 2019 года и на сегодняшний день провели уже 36 выставок. Здесь сейчас мы показываем 16 проектов. Это с учётом того, что за 2020 год, по понятным причинам, мы успели сделать только одну выставку — Межерицкого, который…

АД: …умер в тот момент.

РМ: От ковида как раз.

АД: Нельзя было не сделать.

РМ: Да, вот такие мы зажигательные.

АД: Мы говорим, что у нас нет зрителя, как ресурса. У нас есть отдельные энтузиасты, любители прекрасного, нас и всего остального, и мы нащупываем те минималки, на которых культура может выживать. НеНеМу нащупывает этот край. Здесь мы, конечно, должны страшно поблагодарить всех тех людей, которые помогли нам финансово и организационно, чтобы эта выставка состоялась. Здесь наших сил ни в коем случае не хватило бы. Первым, так сказать, впрягся в это всё финансово наш председатель попечительского совета Алексей Прийма. Потом нам очень сильно помог Музей Зверева, Премия Зверева и лично Наталья Опалева, чтобы привезти художников в Москву. Нам помог небольшой приятной помощью петербургский коллекционер Игорь Суханов и двое прекрасных благотворителей, которые предпочли остаться анонимными. Большое-большое спасибо. У нас есть некоторый круг друзей, которых мы можем напрягать, они в нас верят. Для таких вот больших праздников и событий, я думаю, мы ещё не раз кинемся им в ноги с мольбами. Но для какой-то повседневной деятельности того региона или места, которые не Петербург, и где нам просто некому кинуться в ноги, наш опыт может быть в каком-то смысле полезен. То есть, в принципе, двух маньяков и одного небольшого помещения хватает.

РМ: В принципе, это может каждый, было бы желание.

АД: Естественно, помимо желания, нужны ещё ресурсы на собственное выживание — мы с Рубеном оба живём за счет искусства, у нас нет ситуации, чтобы мы днём что-нибудь дизайнерили, менеджерили, сидели на кассе в Дикси или перегружали вагоны с углём, а вечером занимались выставками. Такое было бы невозможно. У нас есть какой-то ресурс, это, правда, какие-то дикие минималки, но на них можно, можно что-то делать… Петербург всегда был славен самоорганизацией. Мы такие, конечно, не одни. Есть Kunsthalle #7 — то, что делает «Север-7», и ещё много маленьких саморганизованных пространств, групп. Петербург всегда ими был славен. У нас есть, конечно, свои специалитеты и отличия, мы не отстаиваем какую-то конкретную группу, эстетику, не пытаемся никому ничего продавать. То есть, если к нам приходят коллекционеры и говорят: «Мы хотим купить», мы говорим: «Вот художник, тащи его в угол и там души по ценам». Мы в этом плане абсолютно некоммерческие, и не пытаемся таковыми быть.

РМ: Не немного. Многие гости, особенно в последнее время, говорят, что они перестали ходить куда бы то ни было, они ходят только в НеНеМу, потому что в НеНеМу — хорошо.

АД: У нас такой супер-человеческий формат… И в какой-то момент, когда современное искусство утрачивает свою наступательную функцию, и вообще как проект утрачивает некоторый смысл — сейчас в России современное искусство просто не нужно, вместе с ним оно утрачивает какую-то свою финансовую наступательную силу и всё остальное… При том, что площадки работают, на них выделяется какой-то бюджет, ты ходишь из выставки в выставку, и понимаешь, что они сделаны просто потому, что в расписании стоит мероприятие, и его надо провести. И когда ты попадаешь на трехсотую такую выставку, тебя начинает тихо тошнить. Потому что ты понимаешь, что работают прекрасные люди, но, в результате того, что им не доплачивают, не мотивируют, у них нет каких-то возможностей, им запрещают заниматься тем, что им интересно, — они проводят то, что получается, и тебе предлагается на это смотреть. Это дико скучно, это дико портит настроение, зрение, ощущение того, что вообще эта сфера кому-то нужна. Мы не можем провести мероприятие, которое нам не интересно, ну вообще никакого смысла нет. Мы можем просто его не проводить. Выхлоп у нас от этого — ноль. Если мы провели мероприятие, у нас выхлоп в материальном плане ноль. И если мы не провели мероприятие — выхлоп тоже ноль, только ещё денег сэкономили.

РМ: Денег, времени, нервов…

АД: Денег, времени, нервов, бензина. В общем, нам легче не проводить, но у нас, тем не менее, высокая событийность. Когда художник попадает к нам, ему говорят: «Дорогой мой друг, придумал? Спасибо! Слушай, перешли картинки, щас мы это всё дело…» Всё своими руками, никакого отчуждения, всё замечательно. То есть вот полностью такая… (почти шёпотом) марксистская фактически история, где труд, горизонтальные отношения, ну всё такое… Это мы уже 21 минуту говорим?!… мало, мало… Щас афоризмы житейской мудрости должны пойти. (смех) Ну что у нас ещё важно? Всю нашу деятельность изначально мы поделили, как сериал, на некоторые сезоны или на некоторые, так сказать, сферы интересов. И не то, что 19-й год у нас посвящён одному, а 20-й — другому. У нас есть некоторые мании или фиксации на каких-то вещах, которые, нам кажется, интересно и продуктивно показывать в нашем пространстве. Во-первых, мы предлагаем и знакомым художникам и художникам, с которыми мы только что знакомимся, показывать, если они достаточно востребованные, если они часто выставляются, если их знают как скульптора, живописца, инсталлятора, видео-артиста, показывать то, что они обычно не показывают. Показывать творческие неудачи, показывать то, что не закончено, то, в чём они не уверены, то есть те вещи, которые не потащишь ни в галерею, ни на биеннале, ни в музей. В каком-то смысле, это некий филиал мастерской художника, только немножко причёсанный, застёгнутый на все пуговицы и рефлексирующий момент этого показа — не самой продукции, а её демонстрации. Во-вторых, мы, как я уже говорил, очень сильно заинтересованы и считаем это прямо своей какой-то важной, супер важной задачей и миссией — работать и оказывать внимание тем художников, которые по тем или иным причинам оказались вне фокуса рынка, галерей, кураторов, вне фокуса индустрии. Это могут быть те люди, про которых все всё знают, но почему-то случилось так, что в современной ситуации они не бешено востребованы и сидят у себя в мастерских, созерцают сотни старых афиш, слушают звук старых аплодисментов и не очень понимают, что произошло. Это может быть кто-то, кто занимается просто не форматным творчеством. Есть куча людей, которые при таком положении индустрии, при такой организации, где художник должен быть селф-менеджером и как-то себя организовать… эти люди не могут себя организовать. При этом они занимаются искусством и искусством интересным. И чтобы совпали условия психологические, социальные, финансовые, для того, чтобы подошёл какой-то их показ — ну такое бывает раз в пять лет. И в тот момент, когда они выставляются, им говорят, «Ой, как жалко что вы так редко выставляетесь!” А дальше никто ничего не делает, чтобы это происходило чаще. Мы работаем с такими людьми, нам очень интересно. Нам очень интересно сидеть и говорить: «Ну давай, дорогой, допаяй, доделай, соберись!» – «Ах, я там что-то не доделал» – «Ну так давай, доделай.» Нам очень интересны вот эти, с точки зрения большой культурной индустрии, маргиналии, люди, которые туда как-то не вписались, не попали. Во-первых, каждый может там оказаться, и это совсем не то, чтобы плохая позиция, потому что никто не скажет, что культурная индустрия, наша особенно, справедливая, умная, что она обладает долгой памятью, что она обладает хоть какой-то благодарностью, преемственностью и вообще как-то осмысляет саму себя. Индустрия устроена по принципу волнистого попугайчика, который чихнул — и всё забыл. И сильно этому способствует очень неправильно понятая в нашем контексте индустрия молодого художника, где постоянно выпускается молодое, весёлое, розовощёкое мясо, которое прокручивается через какие-то несколько проектов, а дальше эти люди переходят в тот самый статус, когда они нам становятся неинтересны, когда они оказываются никому не нужны. Поэтому наша задача — гуманистическая. Нам не столько интересно выставлять какое-то хорошее, передовое или ещё какое-то искусство, нам интересно работать со средой, с людьми, с теми, кто собственно этим всем занимается, и работать с культурной памятью. Про Петербург мы точно можем сказать, что это город нерозданных медалей. Причём эти нерозданные медали копятся слоями, поколениями и порождает страшную обиду у художников. Медаль мы выдать не можем, но показать, что мы помним, что её надо выдать, можем. Вот такое у нас есть направление. И третье направление — это работа с молодыми художниками. У нас есть несколько молодых художников, для которых это была первая выставка, и мы этим очень гордимся. Наша культурная среда очень токсична, и перед тем как молодой художник отрастит себе нормальные бивни, чтобы нормально себя защищать, он проходит все круги ада с унижением и эксплуатацией. Поэтому мы стараемся сразу засетапить художнику ощущение того, что он — достойная творческая единица и что мы с ним общаемся, как с большой ценностью, как жемчужинку его гладим по всем местам и стараемся, чтобы он был доволен, оказываем ему все возможные знаки внимания — «только работай, дорогой». Потому что, конечно, перед лицом любых социальных потрясений художник оказывается особенно беззащитен в нашей стране — даже мы, тёртые калачи, для государства вынуждены притворяться самозанятыми, индивидуальными предпринимателями, потому что такой профессии как художник — ну не существует. И понять, что суть профессии вообще не находится в плоскости извлечения доходов и уплаты налогов, и что это деятельность не укладывается в рамки «хозяйствующих субъектов». Показать молодым художникам, которые попадают в этот мир без этой закваски, без этих рефлексий, ещё без них, что в общем суть деятельности художника такая, и самое ценное, что бывает, это именно среда, обмен мнениями, самоощущение и все вот это вот, – это тоже отчасти наша задача, и с этим мы справиться можем. И ещё у нас есть важная ситуация. Поскольку мы не галерея и не музей, и не обязаны за год подавать определённые заявки и всё остальное, мы можем живо реагировать на текущую повестку. Кто-то умер, кто-то женился, кто-то уезжает, кто-то приезжает, кто-то что-то придумал классное, но его все послали, а ему хочется — мы можем это провести в течение недели. В понедельник позвонил — в пятницу мы открылись. Это тоже важно. Ощущение того, что это живая лаборатория, куда ты можешь прийти и мы тут же всё это сгенерировали и сделали — ап, ап, и всё пошло. И это не вязнет как пуля в баллистическом геле... Тут есть хороший пример у нашего, так сказать, доппельгангера, скажем так – Государственного Русского музея. Они организовывали выставку тридцатилетних, поколения тридцатилетних. Начали они её организовывать, организовывали-организовывали, а структура большая, государственная... В общем, когда выставка, наконец, состоялась, большая часть художников уже была сороколетними. А мы хотим успеть выставить всех интересных и заслуженных до того, как они умерли.

РМ: У нас нет какого-то далеко идущего плана. Когда мы с Сашей придумывали всю эту историю, мы думали, что будем делать одну выставку в три недели. Почему? Потому что это всё-таки моя мастерская, и мне тоже надо работать. А когда мы проводим выставку, я останавливаю работу: на день монтажа, а иногда это бывает два, а иногда и три дня монтажа, плюс два дня работы выставки и ещё потом день демонтажа. А работать-то надо. Решив для себя, что будем делать одну выставку в три недели, периодически мы вдруг… ловим себя на том, что делаем пятую выставку пятую неделю подряд, и чувствуем себя немножко обалдевшими, но очень счастливыми… Такая странная очень вещь, когда деятельность профессиональная, это очень редкая, особенно в России, — когда профессиональная деятельность приносит человеку радость и счастье настоящие. Потому что… Что греха таить, я стал, что называется, full-time artist пять лет назад, в 2017 году. А до этого я, не поверите, тридцать лет работал в маркетинговой коммуникации большим боссом, то есть я даже не дизайнером работал. Я работал на позициях управляющего креативного директора, директора по продвижению продуктовой розницы. Я и в реклaмных агентствах поработал и на клиентской стороне поработал. А пять лет назад я понял, что ждать того момента, что я заработаю себе на какое-то будущее, когда я смогу спокойно заниматься искусством смысла не имеет и решил, что надо с этим завязывать, ведь жизнь потихонечку подходит к концу. И я с этим завязал. И буквально через полтора года после завязки, у меня довольно быстро началось ощущение, что надо что-то делать. Не только картинки красить, потому что я как художник на самом деле не то, чтобы сильно контемпорален. Для меня НеНеМу это действительно занятие contemporary art. И в каких-то своих работах я использую технологии и методики современного искусства, но как художник, я занимаюсь живописью и графикой, это основные мои истории. При этом я противник того, чтобы делить авторов на контемпоральных и неконтемпоральных. Поэтому, когда я Саше сказал, что хочу с этим что-то сделать: у меня есть помещение, у меня есть идея, что нужно делать выставки, но дальше я не знаю ничего. Саша сказал: «Давай сделаем». И сделали. У нас есть отличный пример, насколько мы милые и привлекательные — одна очаровательная девушка, приехав из Москвы в Петербург посмотреть выставку в НеНеМу, и придя первый раз в НеНеМу, приняла для себя решение переехать в Петербург, и уже год живёт в Петербурге. Вот такой пример. Так что, мы очень аттрактивные.

АД: Да, мы секси! Да, секси мы, да, скандинавы мы!