В искусстве чаще всего Дмитрий Сироткин предпочитает иметь дело с различными вариантами вечности: Эрмитажем, позиционировавшим себя как автономное от остальной России пространство, старым искусством, петербургским пейзажем, лишенным примет эпохи, мифом, кладбищем, руиной. Вечность эта могла длиться как медитация, повторяться как смена сезонов или торжественно замереть, как ребенок на фотоснимке. Спящий музей, догоревшая спичка, замерший пешеход, обломки архитектуры погибших империй, щелчок затвора в фотоаппарате совершают одинаковую работу — отменяют ход истории. Но в прошлом году время, скрежеща, продолжило свой ход; дистанция между «сейчас» и трагедиями прошлого стала меньше фокусного расстояния.

В одном из интервью Дмитрий сравнил музей и свою практику с вечной мерзлотой, где органика не разлагается, а безвременно складируется, сохраняя свои жизненные потенции. Можно вспомнить также один из его недавних проектов — «Вечный лед». Инсталляция, которую художник сделал для НеНеМу, дает этой метафоре новый разворот. Кристаллическая решетка, в которой были заперты страшные сны человечества, оттаивает, выпуская наружу ад, который через толщу льда, казался «классическим сюжетом». Барочная лепнина набухает и сочится талыми каплями, падающими в почернелые гильзы. Из глубины гипса и известки проступают как плесень или куски закрашенных фресок фрагменты серии гравюр, посвященных колониальным войнам Александра Македонского. На столе, куда льется вода, размокают, теряя границы и четкость, географические карты. Страны, города, поля сражений наплывают друг на друга, делая мир аморфным. Герои военных репортажей Роберта Капы перемежаются с античными войнами в рецепции французского классицизма, фрагментами гравюр Жерара Одрана и Бартеля Бехама. Вся мизансцена напоминает военный совет перед битвой, которую силы хаоса намерены дать любому порядку – политическому, стилистическому, географическому, хронологическому, психическому. Замороженная туша империи размякает, покрывается холодной испариной.

Художник оставляет зрителя на распутье. С одной стороны, образ оттепели, капели (и протечки, как их следствия) обладают в русской традиции не только метеорологическими, но и политическими коннотациями. Возможно, художественное чутье Сироткина позволяет ему различать за монотонным эхом капель и милитаристским лязганьем приближение весны. С другой стороны, слова «потепление» и «оттаивание» в русской классической литературе передававшие улучшение эмоционального состояния, в настоящий момент — триггеры, запускающие комплекс эсхатологических климатических ожиданий и предчувствий планетарного коллапса. Так или иначе, вечность сейчас в дефиците, время раскручивается с ускорением, лед тает и, похоже, в позиции отстраненного зрителя не удастся остаться никому.