Иван Химин и Андрей Кузьмин —неожиданный и неканонический дуэт на петербургской арт-сцене. Кузьмин знаком памятливой публике как автохтонный живописец, вслушивающийся в эхо предсмертной икоты ленинградского пейзажа. Химин и того хуже — то аккуратно нарисует на холсте химические связи в веществе LSD-25, то оживит старый принтер и заставит его бесконечно печатать крокозябры, то сложит печь, повторяющую церковную архитектуру «восьмерик на четверике», прямо посреди выставочного пространства и разожжет. Оба равнодушны к конвульсиям отечественной индустрии современного искусства: выставляются не часто, в виде развернутого высказывания и того реже; зрительскую перцепцию не балуют — выйдут на минуту из своих художественных нор, приоткроют какую-нибудь невзрачную утонченную невидаль и снова канут в петербургский морок, как сом в ночную реку. Вот и гадай, был ли изящный ход авторской мысли, умело срежессированный пластический ход или примерещилось?

Немудрено, что их совместный проект для НеНеМу устроен как наваждение и ему же посвящен. Небольшая серия картин и объектов с намеренно неброской, полуистлевшей визуальностью фрагментарно рассказывает историю о несанкционированном метафизическом озарении, особом религиозном чувстве, внезапной иерофании перед уставившимся в родные ландшафты субъектом. Этот сюжет, страстно и полно рассказанный романтиками, увиден как будто через помутневший объектив Юфита. Герой романа Людвига Тика говорит: «Тайно открывает себя нам всемогущий создатель через созданную им природу, ибо органы чувств наши слишком слабы…». В условиях пост-антропоцентризма это выглядит так: природа мимикрировала под выцветший слайд, герой-созерцатель, которого акторно-сетевая теория уравняла в правах с елочкой, на которую он смотрит и не смеет даже выговорить «идеал», а бог, явившийся в форме дрожащей лазерной линии, равнодушный к отсутствию отрока Варфоломея, посылает видение чукотской девочки никому в никуда.

Сейчас в Третьяковской галерее проходит великолепная выставка «Мечты о свободе. Романтизм в России и Германии». Проект «Сияние», хотя создавался раньше ее открытия и совершенно отдельно, становится, вполне в романтическом духе, ее петербургской самопровозглашенной параллельной программой — доппельгангером.